Два квартала до подземки, три четверти часа в поезде, и еще восемь кварталов — до парковки, где я оставил свой фургон. Терпеть не могу оставлять его так далеко — ведь в нем все, чем я владею — но он, в общем-то, не создан для разъездов по городу. Моя гордость и отрада — Шеви Спортвэн 69го года выпуска — без всяких там тормозных или рулевых усилителей, он с таким же успехом мог бы быть отлит из чугуна. Я однаждф сшиб на нем одного крайне сердитого оборотня на 60 милях в час, ощущения были, словно я проехал по «лежачему полицейскому». Я называю их оборотнями не потому, что именно такое название предпочитают эти лохматые ублюдки, а оттого что, когда я вижу, как кто-то из них пускает слюни на луну, я думаю «О, ё*, оборотень!», а не «О, ё*, люпин!». А вмятина на бампере тогда все же осталась.
Еще один квартал. Надо признать, я неплохо устроился. Из всех знакомых мне гангрелов я, похоже, единственный, имеющий постоянную работу. Не самая престижная — я всего лишь ночной рейнджер в Национальном Парке. Мечтаю только, чтобы они придумали для этой работы название получше — а то я уже наизусть выучил все существующие гитарно-хардроковые шуточки (прим. переводчика: «Ночной рейнджер — Night Ranger» — известная хард-роковавая группа 80ых годов). Но работа означает небольшую, но стабильную зарплату и гарантированное место для моего фургона на стоянке. Руководство с большим пониманием начинает относиться к твоему необычному распорядку дня, когда на полуночную прогулку в парк приезжает сенатор, и его хнычущие детишки идут посмотреть на оленя и послушать волчий вой, не задумываясь, с каким шумом они проламываются сквозь лес. Я знаю, что оборотни где-то рядом, но пока они меня не тревожили. Думаю, у нас молчаливое соглашение — пока я не кусаю малышей, гуляющих в парке, и не жру волчат, они смотрят сквозь пальцы на пропажу случайного браконьера, или на то, что юнцы и одинокие женщины покидают парк чуть более бледными, чем заходили.
Впереди маячит вход в темный переулок посреди квартала. Проходя по нему, я улавливаю быстрое плавное движение. Я замираю, и фигура замирает тоже. Голос, похожий на скрежет по дну бочки, достигает моих ушей.
— Эверетт.
И мне знаком этот голос.

* * *

Я лежу на лесной земле, лицом в гниющих листьях и ветках. Ночь, но обычный лесной шум приглушен — что-то вышло на охоту. В общем-то, оно — она — стоит надо мной, ее когтистые ноги в нескольких дюймах от моего лица.
Она следила за мной уже некоторое время. Я видел ее примерно раз в пару ночей за прошедшие две недели. Думал, она хочет познакомиться. Когда же я набрался храбрости представиться, оказалось, что в действительности ей хотелось просто гнать меня по лесу, как дичь, до самой смерти. И вот он я, смотрю, как моя кровь впитывается в почву, и размышляю, занимается ли эта сучка таким лишь в качестве прелюдии…
Затем я слышу новый звук. Я не могу поднять голову и посмотреть, что там, но это похоже на шаги ног в ботинках, не босых и с когтями, как у нее. На миг я представил, что это рейнджер пришел, чтобы меня спасти, но этот, в ботинках, остановился неподалеку и стоял спокойно. Скрипучий мужской голос быстро достиг моих ушей.
— Так это он?
Ее ноги развернулись к нему.
— Ага.
Сверху доносится бормотание.
— Не слишком похож. Я бы его не взял.
Странно, но это меня оскорбляет.
Моя будущая убийца, однако, терпелива.
— Я не просила у тебя одобрения, Шеперд. Я просила тебя постоять на стреме.
Мужчина, надо понимать, Шеперд, припадает к земле, некторое время заглядывая мне в лицо. Неприятная рожа — лучше бы оставался стоять.
— Ты его хорошо обработала, Джейн. Думаешь, выдержит?
Ее ответ будто бы забавляет ее.
— Мне нужно было убедиться, что он не из тех, кто сдохнет сходу. Он будет в порядке. Они все это переносят — ну, если ты их не убиваешь сразу, тупица.
Я не вижу ничего забавного в своем положении, и уж точно я не в порядке. Биение моего сердца превратилось в трепет, и уже трудно фокусировать взгляд.
Шеперд поднимается на ноги. Я на миг испытываю благодарность, что его рожа не будет последним увиденным мною в жизни.
— Я постерегу вас, Джейни. Только ответь, у тебя есть кое-чье согласие на все это?
На этот раз она рассмеялась открыто.
— А у кого здесь просить разрешения, Шеперд? Ты видишь здесь хоть одного князя? Слышишь, чуешь? Гангрел не спрашивают разрешений. Мы просто делаем. Если уж кого и спрашивать, так это предполагаемое Дитя.
Джейн садится на корточки подле меня. Ее лицо то ускользает из поля моего зрения, то вновь появляется, ее глаза, отвечивающие красным, множатся и вызывают головокружение. Ее голос звучит ясно и спокойно, и я тянусь к нему, как утопающий тянется к плывущему мимо куску дерева.
— Выбор тут прост. Умереть или выжить. Жить хочешь?
Из последних сил я отрываю голову от опавшей листвы. Помню, как сказал «да». Хотя она ошибалась. Непростой это выбор.

* * *

Я захожу в переулок, выходя из освещенного круга. Мое зрение плывет, затем проясняется, и я четко вижу его.
— Шеперд.
Я должен был почуять его за милю, но его кислый, масляный запах опасно похож на аромат, струящийся от картошки-фри в моем пакете. Если не ошибаюсь, он носит все те же самые ботинки, что были на нем в ту ночь, много лет назад.
Он выволакивает ноги из дверного проема, где прятался от глаз. Я и забыл, как он огромен.
— Ты не нанес приветственный визит князю, Эверетт, — бурчит он.
Я пожимаю плечами, пакеты все еще загромождают мои руки.
— Я здесь уже две ночи. Я не кормился, и не собираюсь. А князь никогда не бывает в Элизиуме посреди недели.
Шеперд улыбается нехорошей улыбкой. Слишком уж он любит свою работу.
— Правила есть правила.
Он подходит ближе, держась близ стены, пинками откидывая с пути мусор.
— Чушь, — отвечаю я. — Я был здесь прошлой зимой, и еще полгода назад. По мне можно часы сверять, Шеперд, и никто никогда не жаловался на мой распорядок шоппинга, — я пока остаюсь на месте. Он не так быстр, чтобы перекрыть мне выход.
Шеперд бормочет нечто вроде признания моей правоты.
— Так было прежде, — говорит он.
— Прежде чего? — спрашиваю я. Я знаю, что он ответит. Я пытаюсь успокоиться; белые пакеты для покупок, разлетающиеся по темному переулку, могут привлечь ненужное внимание.
— Прежде чем вы оставили Камарилью, — мямлит Шеперд. Ему хватает совести смотреть при этом на свои ботинки, словно он сам понимает, насколько наигранной выглядит эта сцена.
— Шеперд, это черт знает что. Ты думаешь, я шпион какой-нибудь? Или так думает князь? — я тщательно слежу за ним. Его внезапная настороженность отвечает на мой вопрос. Я не верю. Однако могу еще скрыть гнев в голосе.
— Давай привлечем логику, Шеперд. Ты ведь тоже Гангрел. Так что, ты вдруг стал осведомителем Шабаша? Он практически рычит на меня.
— Нет.
— Тогда что заставляет тебя думать, что им стал я? Что я такого сделал, что ему пришла в голову эта мысль? И почему он выпускает тебя без поводка, если мы все такие вот чертовы предатели?
Я почти в бешенстве, руки распростерты в мессианской позе. у меня были плохие предчувствия, но я не ожидал, что все будет настолько плохо — и так скоро.
Шеперд останавливается на месте как вкопанный. Струйки крови стекают по его лбу и медленно ползут вниз по вискам. Он с усилием произносит:
— Князь может… доверять мне…
Мое сердце ухает вниз при этих словах. Я чувствую гнев, закипающий глубоко внутри — злость на себя — за то, что в это влез, на Шеперда и этого параноика князя — за подставу, даже на Ксавье, первопричину всех этих бед.
— Ты гребаный идиот! — кричу я. — Ты позволил ему все это с собой сделать? Позволил посадить себя на цепь, как питбуля, чтобы он натравлял тебя на того, кого он захочет? Да что ты за Гангрел?
Он бросается вперед быстрее, чем я рассчитывал, может, это я был слишком занят болтовней, чтобы заметить первый миг движения. Я обрачиваюсь на месте, но поздно, его туша уже находится между мной и улицей. Он выпустил когти из кончиков пальцев — и так-то не собирался меня отпускать, а теперь я и вовсе его разозлил. Я бросаю, наконец, свои пакеты, но перед этим он вспарывает один из них яростным взмахом.
Я блокирую следующие два его удара, левой, затем правой. Это непросто, Шеперд силен как бык, а эти его когти остры. Я быстрее, чем он, но долго поддерживать такой темп не могу. Я подтягиваюсь вверх, цепляюсь за нижнюю ступень свисающей пожарной лестницы, чтобы влепить ему по голове с двух ног. Этого достаточно, чтобы оттолкнуть его на несколько футов и дать мне секунду на оценку возможных действий. Я мог бы взобраться по лестнице, но Шеперд сильнее, и наверно, вскарабкается быстрее. Видны две металлические двери, но если они заперты, я оказываюсь в нише — ловушке без места для маневра. Десятью ярдами дальше переулок упирается в кирпичную стену. Если прорываться на волю, то придется миновать Шеперда.
Вот он, идет на меня, когти рассекают воздух со свистом, как косы. Я отступаю назад, в переулок, вынюхивая что-нибудь позади себя, одновременно координируя взгляд и руки, чтобы уберечься от мерзких кулаков Шеперда. Вот многообещающий запах слева, вдоль стены: белеющая плесень, легкий запах старой рвоты. Мой нос немного дезориентирует меня, и Шеперд задевает мою макушку. Боль и кровь — это лишь удар вскользь, но, кажется, он сложил мой скальп пополам. Я вижу собственную ярость, как будто красная пелена перед глазами. Я силой успокаиваю Зверя — если обезумею сейчас, брошусь на него, он разорвет меня на клочки.
Шеперд чуть медлит, торжествуя над первой кровью, а я пользуюсь этим, чтобы сориентироваться. Я делаю выпад влево, хватательное движение, надеясь, что мои чувства меня не подвели. Моя рука сжимает гладкое дерево рукояти от швабры, и я осознаю, что появился шанс. Наполнив мышцы кровью до отказа, я предпринимаю быструю яростную атаку палкой, кулаками и ногами. Я застаю Шеперда врасплох, я не наношу ему повреждений, но заставляю отступать. Три шага, еще один, и еще, и мы там, где начали. Пинок в колено финтом и настоящий удар, тыльной стороной кисти — в челюсть, заставляет его сделать еще один, последний шаг. Его исполинская нога всем своим весом сминает кучу моих пожитков. Хруст раздавленного стекла — вот все, что предупредило меня.
Почти что видимая струя аромата поднимается в воздух из раздавленной бутылки освежителя. Я знал, что это произойдет, и все же еле удержался от смеха. Шеперд оглядывается назад, посмотреть, во что он влез. Я разламываю швабру надвое об колено, и втыкаю острый конец в грудь Шеперда, ему в сердце. На секунду меня охватывает страх, что это не сработало, но в тот же миг он застывает и валится на землю.
Я прислоняюсь на минуту к кирпичной стене, позволяя гневу и страху покинуть мое тело и уйти в холодную глину. Вроде бы никто не заметил нашей стычки. Я бросаю взгляд на Шеперда, на его лице странная смесь ненависти и смирения, его оголенные когти напряжены и согнуты. Стеная от усилий, я волоку его тушу подальше в переулок, чтобы не было видно с улицы. Его шестерки должны найти его до рассвета. Я голоден, и на короткий миг мои клыки выдвигаются, когда я смотрю на кровь, пропитавшую рубашку Шеперда. Я усилием воли загоняю зубы обратно — последнее, чего мне, или любому другому Гангрелу, недоставало, так это распустить вокруг слухи, сделав какую-нибудь глупость, вроде диаблери над Шерифом. В конце концов, это не вина Шеперда. Он просто попал впросак, оказавшись в неудачное время в неудачном месте, когда Ксавье сбросил свою маленькую бомбу — что бы это ни было. Сколько еще Гангрелов расплачиваются за нашу свободу, сами того не зная?
Скупыми движениями я нахожу свою кепку, прилаживаю скальп, как он должен быть, закрепляя его бейсболкой, пока не прирастет. Это займет несколько ночей. Быстро меняю рубашку, вытерев старой кровь с лица и отшвырнув ее вглубь переулка. Еще не хватало напороться на какого-нибудь подлизу с благостными намерениями, считающего, что мне нужно посетить центральную больницу. Запихиваю все, что можно, в уцелевшие пакеты.
— Ты обошелся мне в 75 баксов, Шеперд, — ворчу я через плечо. — Скажи князю, что его город потерял покупателя. Я не вернусь.
Ответ Шеперда в любом случае не был бы остроумным. Я выхожу из переулка и прохожу полквартала до подземки. Мне никогда не было так уж нужно посещать город. Было неплохо изредка увидеть толпы народу, побродить по ярко освещенным, шумным универмагам, может быть, посмотреть что-нибудь, и, что важнее всего, высмотреть кого-нибудь из Сородичей, для разнообразия.
Непросто будет рассказать Джейн обо всем этом, когда — или если — увижу ее вновь. Думаю, в следующий раз придется заказывать одежду через интернет.