Первая Эпоха была Мир. Гайя пребывала в гармонии сама с собой. Инь и янь, тьма и свет, дух и плоть были в равновесии, свободно перемешиваясь в Ней. Она была всем, и Она была одинока.
Первая Эпоха завершилась, когда Гайя подумала: "Я создам себе детей".

Использовав вещи, созданные Гайей-Что-Была, Гайя-Что-Есть с семейством создали остальных духов и других существ.
Эти дети носились по миру вольно, делая, что им желалось, и всем мешая. Никто не планировал, как с ними управляться – сама идея контроля еще не была изобретена. Никто не знал, как уничтожать тех, кто был уже не нужен Гайе и ее родичам; разрушение тоже еще не было придумано. И все Старшие устали, что над каждой мелочью приходится работать самим; никто не сообразил, как сделать, чтобы новые существа могли создавать друг друга.
В это время три из новых детей – самые древние, мудрые и могущественные – пришли к Гайе и предложили свои услуги. У них возникли идеи. Великий паучий дух, Ткачиха, создала магию под названием Контроль. Громыхающий дух-Дракон, звавшийся Вирм, представил себе Разрушение. А могучий элементальный дух (нет, не знаю, какого именно рода) Вилд изобрел… хм… Продолжение. Плодородие. Они показали Гайе, Луне и остальным, как замечательно работает их новое волшебство, и Старшие позволили им следить за Равновесием бытия.
А Гайя, устав, уснула.

Пока Трое все еще спорили между собой, кто виноват – так ничего и не решив, хотя я подозреваю, Вирм и Вилд сами не впутались бы в подобное, а затеяла все Ткачиха, - Луна взяла нескольких обезьян и несколько прочих созданий, и сравнила их.
Человек вонял, у него была отвратительная шерсть, бесполезные когти, слабенькое обоняние, плохое зрение, так себе быстрота. У него отсутствовали достойные упоминания зубы, и чувство юмора. Все прочие животные были лучше в существенных вещах – по крайней мере, существенных до сих пор, - и куда как мудрей.
Луна обратила свой серебристый взор на Троих. "Почему вы использовали обезьян?"
Она взглянула на сестру, уставшую, изможденную рыданиями и поняла, что та не в силах действовать. Луне пришлось руководить, и она сказала Гайе:
"Мы сделаем для тебя стражей, чтобы ты могла спать спокойно. У них будут те же дары, что получили обезьяны – и много других – но им будет ведомо про нас и наших слуг".
"Мы создадим их, наполовину из Человека, и наполовину из остальных. Они смогут свободно ходить меж Людей, и учить их о нас, но не должны будут жить среди вещей Ткачих и огней Вирма. Они останутся при тебе, впитывая мудрость твоего сердца".
Луна положила обе пригоршни детей себе на живот, и выбрала лучших, храбрейших и мудрейших для службы Гайе: Волков, сражаться ради нее, Воронов, следить для нее, Кошек, слушать за нее, Медведей, лечить ее, Акул сторожить ее кровь, Драконов – помнить для нее, Крыс – прятаться в укромных местах, и ловить то, что пропустят остальные. Змей –
Нет, не Лис. Еще нет.
Затем Луна выбрала лучших, мудрейших и наименее глухих мужчин и женщин, которых смогла найти, и поставила их рядом с самым подходящим для каждого животным. Потом взяла немного последа, оставленного Гайей-Что-Была – ту самую штуку, не инь и не янь, а скорей и то и то, - и связала ей каждую пару воедино. Потом она оплела каждую группу серебряной нитью – прядью собственных волос – и вернула на землю.
И с каждым Меняющим Облик она говорила, рассказав ему о его долге, дарах, его месте, рождении и слабостях. Она приказала им трудиться вместе, и попросила Драконов напоминать остальным о том, как все началось. Она советовала им, как сделать, чтобы Человек оставался на отведенном ему месте, не убивая. Шепотом, она посоветовала им следить за Тремя, особенно Ткачихой, которую подозревала в том, что, обучая Людей, та стремилась к большему, чем признала. Именно из-за того, что она говорила так тихо, эти слова оказались первыми, забытыми Меняющими Облик.
Наконец, Луна позвала солнце:
"Пусть станет холодней. Обезьяны не на своем месте – лед укажет им дорогу домой".
"Спи и не тревожься, Сестра. Мы присмотрим за тобой".

Гайя спала, а Луна наконец отвернулась, танцуя свой траурный танец. Трое остались стоять, где их оставили старейшие.
Вирм исходил яростью. Он чувствовал, что осужден несправедливо. Что Ткачиха одурачила его, а Гайя – его Мать! – покинула. Почему ее больше беспокоят несколько тысяч Пищунов, а не его чувства? Он все еще не понимал, что такого дурного в идее Ткачихи немного помочь Людям – жалкие создания просто стали чуть более полезным – и злился на Гайю и Луну за устроенную Троим выволочку.
Ткачиха сидела, не шевелясь, на кончике своей шелковой нити, наблюдая за новыми стражами восемью расчетливыми глазами. Спустя какое-то время жар Вирмова гнева привлек ее внимание, и она обернулась к змею с улыбкой.
Вилд склонил голову в печали, и вращался на месте почти целый месяц. Потом он улетел в далекие пустоши, где двое других не могли его услышать, и взвыл громовыми раскатами, моля Мать простить его за неповиновение. Когда она ответила, "Да", он уже забыл обо всем случившемся, но с Вилдом всегда было так.

В Третью Эпоху последствия безрассудства Ткачихи распространились по миру.
Вирм перестал управляться с собственными слугами. Они не знали, что случилось с их повелителем, но многие все еще честно и сознательно исполняли свой долг, убивая лишь то, чему Гайя судила умереть. Кое-кто из них так поступает до сих пор, но их осталось совсем немного.
Ткачиха, не желавшая, чтобы ее прислужники отыскали ее, освободила наиболее разумных из их числа, а остальных утянула за собой в сумасшествие. Потомков освобожденных пауков можно встретить и сейчас, но опасайся их: некоторые вернулись к ней, других поглотил ее брат-змей, а иные служат другим силам. Им не следует верить.
Ткачиха убедила Вирма, что именно Гайя ранила его, и пара создала себе новых слуг. Помня, как Луна сотворила хенгеокай, они опутали Людей в паучий шелк и змеиные шкуры, желая сделать себе таких же. Результат не оправдал их ожиданий, но они продолжили эксперименты. Именно поэтому по Гайе бродит столько разновидностей бакемоно: двое предателей так и не сумели вывести правильную формулу.
Десять лордов из числа служивших Вирму, известные как короли Яма, обрели собственные амбиции, пока их владыка был отвлечен. На самом деле, они были меньшими из слуг. Их обязанности были ограничены одним крохотным, почти незаметным негативным аспектом инь: Разложением. Но Десятеро таили собственные обиды; они желали, чтобы в мире вовсе не осталось янь (Жизнь разрушала их лучшие творения). Равновесие, которым являлась Гайя-Что-Была, то, которое она старалась оставить в наследство своим детям – они мечтали уничтожить его. Они сговорились между собой, и привлекли на свою сторону прочих потерявшихся детей Вирма. Когда и Смерть попала под их власть, короли Яма создали себе План-крепость из останков Матери, и назвали его Йоми.
Опираясь на эту крепость-королевство, короли Яма отправились завоевывать мир. Из его обитателей кого могли, они брали под свою власть, а тех мужчин и женщин, шен и ками, которых не удавалось убедить присоединиться, их слуги с наслаждением уничтожали. И так много силы Йоми короли влили в своих подданных, что скоро они были уже больше, чем Десятеро.
Йоми начал поглощать Гайю, и Вирм с Ткачихой радовались.

Все силы Королей Яма были запечатаны в королевстве Йоми, и Ван Ксиан было доверено хранить врата, ведущие внутрь и наружу.
Чтобы легче было различить живых, духов и мертвецов, Старшие разделили мир на три части. Мертвым достался Королевство Инь, из которого они могли наблюдать за своими семьями, и он был приятным напоминанием о привычных им землях. Ками получили Янь, созданный из той же материи что и они сами, в нем боги и их слуги могли свободно говорить с духами, без необходимости облачаться в плоть. А живым боги подарили Срединное Королевство, лучший подарок, о котором можно только просить: место, которое можно было назвать своим, шанс восстановиться после войны, свободу от постоянного вмешательства. Эти три Королевства были все еще довольно близки, и желавшие могли перемещаться из одного в другое.
Хенгеокай, Ван Ксиан и остальные шен много лет исправно исполняли свой долг. Люди прислушивались к своим ногам, ушам и шаманам, и жили настолько близко к природе, насколько могли. Вилд служил, как и предполагали его обязанности. Вирм молча злился, а Ткачиха прятала мысли за паутиной. Повсюду царил мир. Гайя улыбалась во сне. Мало-помалу, остальные Старшие ушли в грезы вслед за сестрой.
Но в мыслях Луны осталась память о войне. Она видела, как все ярче горит недремлющая Красная Звезда.

Стражи Йоми пали из-за скрытности их повелителей. Боги, удостоившие их второй жизни, почти ничего не поведали о мире перед Третьей Эпохой. Им не был известен Вирм и его цель, и потому они не были готовы к силам, порожденным им, пока Йоми вел открытую войну.
Порок пришел посланцем ко Двору Ван Ксиан. Лесть открыла ему двери, Подкуп нашел ему друзей. Лень приняла программу визита, Упадок подготовил комнаты, Хвастовство вело протокольные встречи. Жадность задала банкет в честь хозяев, Испорченность обеспечивала… развлечения… а Ложь была на посылках у всех их.
Ван Ксиан открыли врата в Йоми слугам Вирма, и взглянули на мир новыми глазами – глазами повелителей.

Когда Старшие создали Великие Королевства, они разделили все три тончайшим барьером, что-то вроде бумажного экрана – достаточно для уединения, но при необходимости не препятствие.
На это творение Ткачиха взирала с восхищением. Одним махом боги подарили ей способ разделить ее врагов. Она посылала легион за легионом своих самых маленьких ткачей, с простейшим приказом:
Пробежать по Стене.
Каждая прядь, оставленная ими, утолщала бумажную занавесь на йоту. Нити пересекались, сеть становилась крепче и толще. Каждый паук в одиночку был мало на что способен, но вместе они могли добавить к целой Стене новый слой, крепче предыдущего. Пусть на это уйдет много времени, что с того? Чем медленней растет паутина, тем сложнее будет кому-либо заметить, что происходит. Чем позже Старшие поймут, что случилось, тем тяжелей им будет разрушить барьер, не уничтожив при этом Королевства, которые он разделил.

Она родилась в темноте, слепая и мокрая, знающая лишь запах Гайи вокруг, добрую землю под когтями, биение сердца матери возле ее ушей. Она была единственной в помете этого сезона, и шерсть на ее лице была белой.
Белолицая жила как любая другая лиса, но она была самой хитрой, изобретательной, мудрой, быстрой и гибкой из всех, когда-либо живших. Чем старше она становилась, тем больше мудрости обретала в голове и сердце. И все это другие лисы уже когда-то совершали до нее.
Но с возрастом Бай Мианкси начала находить другие пути к мудрости – голоса в ветре, в воде, в деревьях, в земле, в добыче и охотниках, в лагерных кострах людей. Духи всех этих вещей шепчут каждому созданию, порожденному Гайей, но лишь немногие дети Матери останавливаются, и прислушиваются. Бай Мианкси научилась не только слушать, но и говорить, и звать. Она была первой, но она еще не была кицунэ.
Когда мир горел и обращался в пепел под ее ногами, когда слуги Гайи сражались и умирали от когтей друг друга и зубов Ван Ксиан, Йоми вырвалось из своего плена, Ткачиха и Вирм охотились на людей и шен, Бай Мианкси играла в лесах и полях. Она разыскала других умных лис, и научила их тому, что знала. Жертвами их розыгрышей становились все и каждый, кого они встречали. Они спасали слабых, чтобы посмеяться над могучими. Они издевались над бедными, когда это было легче или веселее. Они убивали, когда им приходило в голову. Бай Мианкси и ее последователи странствовали по Срединному Королевству как ветра по ущелью – необученные, дикие и разрушительные, усмирявшие огни или разжигавшие их по воле собственных прихотей.
Именно таковы они были в ночь, когда Бай Мианкси погналась за кроликом в колодец.

В Хубее она не нашла следов Инари, но однажды ночью у дороги встретила демона. "Нихао, страж!" крикнула она. "Как нынче поживают Ван Ксиан?"
Демон полыхнул от стыда, побелел от стыда, и вновь покраснел, на сей раз в гневе. "Ван Ксиан нет больше, маленькая лиса. Избавь меня от оскорблений". И Бай Мианкси почуяла, что кровь, которой он краснеет, не принадлежит ему, и услышала, как шуршит мертвая кожа по иссушенным костям. Ван Ксиан превратились в Квей-джин, и боги забрали у них дыхание и кровь.
В Сичуане принца было не видать, но в гробнице она услышала беседу трех духов.
"Нихао, почтенные предки! Как себя чувствуют павшие герои?"
" Нет героев на этой стороне, маленькая лиса ", сказал первый. "Я проклят обитать в темных местах потому, что у моей семьи не нашлось денег на пристойные похороны"
"Нет героев на этой стороне, маленькая лиса", сказал второй. "Я проклят обитать в темных местах потому, что у моей семьи было слишком много денег, и меня похоронили в нефрите".
"Здесь были герои, маленькая лиса", ответил третий, "но они оставили нас сражаться с Йоми или жить вновь. Среди нас не осталось героев".

Ее принц хранил свои секреты ближе к телу; никто кого я знаю, никогда не выведал, кто обучил его искусству быть кицунэ (они осмеливались спросить, полагаю, но без толку). Так что у меня нет истории, которая привела бы его от места рядом с Бай Мианкси в их жилище в Хенане до каэрнов и храмов Японии.
Катарибы этой страны, которым виднее, говорят, что когда принц явился туда, и начал учить их быть Лисами, а не просто лисицами, он имел пять хвостов и золотистую шерсть. Он сиял как солнце днем, как луна ночью. Он умел то, что не способен повторить ни один из девятихвостых доселе, и повелевал сутью земли и неба. Он способен был, и часто так и поступал, отправить свой Двор на другие острова архипелага, в Китай, Корею, Монголию, Манчжурию – даже в Тибет и Индию.
Он привел Старейшин к вратам каэрна Гару племени Хаккен сквозь расколовшую небо летнюю грозу, которую сам же и призвал, и семейство Деда Грома воплотилось, дабы поговорить с ними.
Самых непринужденных, ловких и безобидно выглядящих Катариб своего Двора он отправил сплетничать с Тенгу, и поток слухов потек между Вороном и Лисой.
Самых молодых, почтительных, вежливых и голодных до легенд котят он отправил к Дракону, и со временем Зонг Лунг принял приглашение занять пост Главного Небесного Историка при дворе Инари.
Самого неразборчивого, подлого и опасного бойца среди своих Эджи он отправил сражаться с врагами Незуми, и вскоре они стали воевать на его стороне.
Добрейшего, самого способного и благородного Гукутсуши он послал заботиться о последнем во всей Японии, умирающем Окума, и двое сдружились между собой. Медведь даже сказал, однажды перед смертью, что когда-нибудь кицунэ обретут доверие.
К Нагам он не отправил никого; посланник от них придет сам, сказал он, и кицунэ надлежит отнестись к Змеям с величайшим почтением.

Все знают, что лисы воруют. Яйца, ягоды, зайцев из ловушек лесников – все, что лисе потребуется. Гайя это знала, можешь мне поверить. И думаю, Луна не была слишком уж разочарована в нас, когда первые кицунэ стали воровать у сородичей. О, немного, и ничего по настоящему важного, - но так подобающе для Бай Мианкси и всех наших великолепных предков.
Видишь ли, мы были не единственными ворами. Тенгу практикуют бандитизм своего рода, и Бастет знают кое-что о воровстве. Собственно, именно Бастет умели наблюдать за другими хенгеокай, и воровать их Дары.
У них мы украли само искусство воровства.
На самом деле, ничего другого нам красть и не требовалось. С той поры мы никогда не воровали как кицунэ. Всего лишь практиковали времяпровождение Бастет. Мы многому научились у других хенгеокай, и свитков на перечисление нашего колдовства потребовалось бы множество. Доши были лучшими в этом искусстве, и проводили много летних дней тихо крадучись за другими из звериного народа, в надежде узнать что-то новое.